На днях, листая книгу о травме, заинтересовалась упоминанием имени Хиро Онода. Буквально одно предложение «японский солдат, который продолжал воевать 30 лет после окончания войны».
Меня зацепило и я пошла читать. И чем больше читала, тем больше думала, насколько ярко в его истории видно, как масштабно и бескомпромиссно психика защищается от травмы. Поделюсь мыслями об этом.
Хиро Онода — японский офицер, который воевал против союзных войск на филиппинском острове Лубанг во время Второй Мировой войны с 1944 года и продолжал вооружённое сопротивление до 1974 года (Япония подписала договор о капитуляции в сентябре 1945го).
Подготовленный к партизанской войне, Онода совершил более ста нападений на радарную базу ВВС, филиппинских чиновников, полицию и крестьян.
Он жил в джунглях, избегая контактов, воспринимая любые попытки связаться с ним как вражескую пропаганду, и лишь в 1974 году сложил оружие после личного приказа своего бывшего командира.
Кроме «ого, ни фига себе, вот это история!» в чем ее метафоричность и ценность?
История Оноды — это история о невозможности сложить оружие, если весь смысл твоей жизни сосредоточен в борьбе. Молодой солдат получил приказ защищать остров Лубанг любой ценой. Этот приказ не предполагал права на сомнения или интерпретации.
Война для Японии закончилась в 1945 году, война Оноды продолжилась до 1974 года.
Ему сбрасывали листовки с новостями о капитуляции Японии, кричали в мегафоны, пытались с ним связаться. Но реальность, где война завершилась, была для него немыслимой. Она подрывала основы его существования.
Онода продолжал выживать и воевать в джунглях 30 лет. И все эти годы он жил по законам мира, который исчез. Внутри его психики продолжалась война.
Остановленное время
С точки зрения психоанализа, травма — это место, где время перестаëт двигаться. Человек застревает в эмоциональном опыте, вокруг которого формируется система защиты.
И стратегии, созданные в экстремальных условиях, стали для Оноды реальностью, от которой он не мог отказаться.
Мне видится, что в этом отражении легко узнать: как, пережив предательство, мы больше не допускаем близости. Как столкнувшись с критикой в детстве, строим свою жизнь так, чтобы никогда не ошибаться. Как однажды испугавшись, выстраиваем вокруг себя крепость из недоверия.
И да, если идет война - по другому никак. Не выжить. Но если она закончилась?
Мы продлеваем ее с помощью проекций.
Они — один из ключевых защитных механизмов, с помощью которых психика справляется с внутренним конфликтом. Мы выносим его наружу - свой страх, агрессию, конфликт приписываем внешнему миру, создавая иллюзию, что угроза находится снаружи. И это помогает нам сохранить свою картину миру.
Онода видел врага в каждом крестьянине, угрозу — в каждой листовке. Но почему так? Можно предположить, что принять факт окончания войны значило бы осознать:
Эти осознания — слишком болезненны. Проекции позволяют избежать внутреннего краха, сохраняя иллюзию борьбы и значимости.
Мы все проецируем похожим образом: видим угрозу в безобидных действиях других людей, приписываем им злой умысел или ожидаем повторения старой боли. И это не только искажает реальность, но и укрепляет наши старые раны, лишая возможности их прожить и двигаться дальше.
Такой получается парадокс.
Признание, что война завершилась, неизбежно связано с утратой. Это утрата смысла, идентичности, привычного порядка.
Психика активно сопротивляется этим осознаниям, потому что утрата требует работы горя. А работа горя — это процесс, в котором человек сталкивается с пустотой, болезнью несбывшегося, отказом от прежних смыслов. Это страшно.
Держась за свои «войны», мы отодвигаем момент горя. Остаёмся в старой реальности, где всё понятно, даже если она причиняет боль. Ведь чтобы двигаться дальше, нужно признать утрату — и найти смелость построить новую реальность.
Так защитные стратегии превращаются в тюрьму
Одна из сложностей в работе с травмой и травматичным опытом — это понять, что защита, которую человек создавал, давно перестала быть актуальной. Люди держатся за свое "оружие» — обиды, недоверие, избегание, контроль, — потому что без них кажется, что мы останемся беззащитными.
Сложнее всего понять, что наше оружие нас не защищает, а изолирует.
Я часто повторяю: наши защиты рано или поздно приводят нас ровно к тому от чего защищают.
Сквозь них «сигналы о мире» - мы воспринимаем как угрозу.
Терапевтическая работа — это своего рода процесс "разоружения", где человек постепенно учится видеть, что мир больше не воюет с ним, а старые страхи уже не имеют той силы.
Процесс выхода из своих внутренних «джунглей» часто связан с осознанием того, что война, которой мы боялись, — это война внутри нас. Это работа, которая требует мужества посмотреть в лицо боли: признать утрату, разочарование, страх. И позволить себе быть уязвимым.
Хиро Онода смог сложить оружие только тогда, когда его бывший командир лично приехал к нему и освободил от приказа. Похоже нам часто бывает нужен этот "командир" — терапевт, друг, важный человек, который может мягко, но настойчиво показать: ты уже в безопасности.
В общем, такие появились мысли в связи с этой историей.
А какое впечатление у вас?
И если хочется чуть больше рефлексии, то вот вопросы о которых можно подумать:
Какие события из прошлого до сих пор определяют мои действия и реакции? Что я продолжаю "защищать"?
В каких ситуациях я чаще всего вижу угрозу, даже если её объективно нет?
Каким утратам я до сих пор сопротивляюсь? Что я боюсь потерять, если признаю, что время изменилось?
Какие чувства вызывают у меня мысли о том, что часть моей жизни была построена вокруг борьбы с иллюзией?
Какие новые смыслы я могу создать, если позволю себе выйти из "джунглей"?
Больше материалов и обсуждений в моем Telegram канале "Психолог в пижаме"
Меня зацепило и я пошла читать. И чем больше читала, тем больше думала, насколько ярко в его истории видно, как масштабно и бескомпромиссно психика защищается от травмы. Поделюсь мыслями об этом.
Хиро Онода — японский офицер, который воевал против союзных войск на филиппинском острове Лубанг во время Второй Мировой войны с 1944 года и продолжал вооружённое сопротивление до 1974 года (Япония подписала договор о капитуляции в сентябре 1945го).
Подготовленный к партизанской войне, Онода совершил более ста нападений на радарную базу ВВС, филиппинских чиновников, полицию и крестьян.
Он жил в джунглях, избегая контактов, воспринимая любые попытки связаться с ним как вражескую пропаганду, и лишь в 1974 году сложил оружие после личного приказа своего бывшего командира.
Кроме «ого, ни фига себе, вот это история!» в чем ее метафоричность и ценность?
История Оноды — это история о невозможности сложить оружие, если весь смысл твоей жизни сосредоточен в борьбе. Молодой солдат получил приказ защищать остров Лубанг любой ценой. Этот приказ не предполагал права на сомнения или интерпретации.
Война для Японии закончилась в 1945 году, война Оноды продолжилась до 1974 года.
Ему сбрасывали листовки с новостями о капитуляции Японии, кричали в мегафоны, пытались с ним связаться. Но реальность, где война завершилась, была для него немыслимой. Она подрывала основы его существования.
Онода продолжал выживать и воевать в джунглях 30 лет. И все эти годы он жил по законам мира, который исчез. Внутри его психики продолжалась война.
Остановленное время
С точки зрения психоанализа, травма — это место, где время перестаëт двигаться. Человек застревает в эмоциональном опыте, вокруг которого формируется система защиты.
И стратегии, созданные в экстремальных условиях, стали для Оноды реальностью, от которой он не мог отказаться.
Мне видится, что в этом отражении легко узнать: как, пережив предательство, мы больше не допускаем близости. Как столкнувшись с критикой в детстве, строим свою жизнь так, чтобы никогда не ошибаться. Как однажды испугавшись, выстраиваем вокруг себя крепость из недоверия.
И да, если идет война - по другому никак. Не выжить. Но если она закончилась?
Мы продлеваем ее с помощью проекций.
Они — один из ключевых защитных механизмов, с помощью которых психика справляется с внутренним конфликтом. Мы выносим его наружу - свой страх, агрессию, конфликт приписываем внешнему миру, создавая иллюзию, что угроза находится снаружи. И это помогает нам сохранить свою картину миру.
Онода видел врага в каждом крестьянине, угрозу — в каждой листовке. Но почему так? Можно предположить, что принять факт окончания войны значило бы осознать:
- Что его усилия оказались напрасными.
- Что мир больше не такой, каким он его знает и помнит.
- Что он потерял 30 лет своей жизни, защищая иллюзию.
Эти осознания — слишком болезненны. Проекции позволяют избежать внутреннего краха, сохраняя иллюзию борьбы и значимости.
Мы все проецируем похожим образом: видим угрозу в безобидных действиях других людей, приписываем им злой умысел или ожидаем повторения старой боли. И это не только искажает реальность, но и укрепляет наши старые раны, лишая возможности их прожить и двигаться дальше.
Такой получается парадокс.
Признание, что война завершилась, неизбежно связано с утратой. Это утрата смысла, идентичности, привычного порядка.
Психика активно сопротивляется этим осознаниям, потому что утрата требует работы горя. А работа горя — это процесс, в котором человек сталкивается с пустотой, болезнью несбывшегося, отказом от прежних смыслов. Это страшно.
Держась за свои «войны», мы отодвигаем момент горя. Остаёмся в старой реальности, где всё понятно, даже если она причиняет боль. Ведь чтобы двигаться дальше, нужно признать утрату — и найти смелость построить новую реальность.
Так защитные стратегии превращаются в тюрьму
Одна из сложностей в работе с травмой и травматичным опытом — это понять, что защита, которую человек создавал, давно перестала быть актуальной. Люди держатся за свое "оружие» — обиды, недоверие, избегание, контроль, — потому что без них кажется, что мы останемся беззащитными.
Сложнее всего понять, что наше оружие нас не защищает, а изолирует.
Я часто повторяю: наши защиты рано или поздно приводят нас ровно к тому от чего защищают.
Сквозь них «сигналы о мире» - мы воспринимаем как угрозу.
Терапевтическая работа — это своего рода процесс "разоружения", где человек постепенно учится видеть, что мир больше не воюет с ним, а старые страхи уже не имеют той силы.
Процесс выхода из своих внутренних «джунглей» часто связан с осознанием того, что война, которой мы боялись, — это война внутри нас. Это работа, которая требует мужества посмотреть в лицо боли: признать утрату, разочарование, страх. И позволить себе быть уязвимым.
Хиро Онода смог сложить оружие только тогда, когда его бывший командир лично приехал к нему и освободил от приказа. Похоже нам часто бывает нужен этот "командир" — терапевт, друг, важный человек, который может мягко, но настойчиво показать: ты уже в безопасности.
В общем, такие появились мысли в связи с этой историей.
А какое впечатление у вас?
И если хочется чуть больше рефлексии, то вот вопросы о которых можно подумать:
Какие события из прошлого до сих пор определяют мои действия и реакции? Что я продолжаю "защищать"?
В каких ситуациях я чаще всего вижу угрозу, даже если её объективно нет?
Каким утратам я до сих пор сопротивляюсь? Что я боюсь потерять, если признаю, что время изменилось?
Какие чувства вызывают у меня мысли о том, что часть моей жизни была построена вокруг борьбы с иллюзией?
Какие новые смыслы я могу создать, если позволю себе выйти из "джунглей"?
Больше материалов и обсуждений в моем Telegram канале "Психолог в пижаме"
